Идущий » 09 мар 2012, 10:17
Чжан Имоу и Чэнь Кайгэ: Инь и Ян китайского кино
Многоликий китайский кинематограф, представавший то в образе сурового Брюса Ли, то несерьезного Джеки Чана, с веселой улыбкой колотившего себя и врагов чем попало, своим сегодняшним обликом в немалой степени обязан «пятому поколению» китайских кинематографистов, сделавших все возможное, чтобы мир мог взглянуть на китайское кино с самых разных ракурсов. И основная заслуга принадлежит «молочным братьям» этого самого поколения: Чжан Имоу и Чэнь Кайгэ, когда-то начинавшим вместе, но разошедшимся в итоге в разные стороны, чтобы стать своего рода «антиподами», отражающими всю противоречивость загадочной китайской культуры. Сдержанный и размеренный «Инь» Чжан Имоу, яркий и порывистый «Ян» Чэнь Кайгэ – таким на сегодняшний день они запечатлены в истории китайского и мирового кино.
80-е: Новая надежда
Чэнь Кайгэ, бывший хунвэйбин, а в начале 80-х – выпускник Пекинского института кино, уже в первых фильмах «Желтая земля» (1985) и «Большой парад» (1987) демонстрирует свои интересы в искусстве: изобразить конкретного человека, с его собственными трагедиями и маленькими радостями, человека, про которого в Китае, как водится, забыли в процессе борьбы за процветание всего народа. Фильмы немедленно оценили на Западе, но на родине к ним отнеслись с настороженностью: слишком откровенен и смел был этот молодой новатор.
Оператором первых фильмов Чэнь Кайгэ был его сокурсник Чжан Имоу, в отличие от однокашника отправленный во время культурной революции «на перевоспитание» в деревню, а впоследствии поступивший в тот же Пекинский институт кино, ковавший кадры «пятого поколения». Покинув операторское кресло, Чжан Имоу не забыл свое увлечение рисованием и фотографией: даже самые поздние фильмы его полны визионерских находок, начавшихся с самого первого «Красного гаоляна» (1987). И уже в нем Чжан Имоу показал свое пристрастие к иным ценностям в кино: его интересуют идеи и тенденции, а персонажи ему интересны скорее как архетипы, нежели как живые люди. Влияние устоев общества на поступки человека, противопоставление темного и светлого внутри человека и вокруг него – вот лейтмотив произведений Чжана Имоу. Он продолжает эту линию и в дальнейшем творчестве: в «Цзюй Доу» (1990), «Зажги красный фонарь» (1991), «Истории Цю Цзюй» (1992) он изображает жизнь китайских женщин, вписывая своих героинь в самый разный контекст и проверяя на прочность их характеры. Всех его героинь играет первая «муза» Чжана Имоу – Гун Ли, сумевшая блестяще воплотить на экране как беспринципных стерв, так и простодушных крестьянок. Режиссер выводит ее в мир большого кино, и в 90-е она будет сниматься как у него, так и у Чэнь Кайгэ, вовремя заметившего талантливую девушку.
90-е: В ловушке нонконформизма
Увы, прорыв серьезного китайского кино на Запад, в отличие от кино про кун-фу, не состоялся в тех масштабах, в каких ожидался: благосклонно такое кино принимала только фестивальная публика, а от массового западного зрителя проблемы китайцев были слишком далеки. Ирония «пятого поколения» в том, что на Западе их принимали только как нонконформистов: в иной форме они были там просто неинтересны. Дома же к ним по-прежнему относились с крайней настороженностью именно по причине чрезмерного для китайского зрителя нонконформизма.
После того, как на Западе весьма холодно приняли философскую притчу Чэнь Кайгэ «Жизнь на струне» (1991), режиссер принял решение вернуться к творчеству, ломающему стереотипы и срывающему покровы. Итогом стал фильм «Прощай, моя наложница» (1993), спорное и неоднозначное кино о жизненном пути двух актеров пекинской оперы, прошедших со своим творчеством все тяготы антияпонского сопротивления, гражданской войны и Культурной революции (здесь весьма пригодилось «хунвэйбиновское» прошлое режиссера). Чэнь Кайгэ в одном фильме задевает столько запретных тем и больных вопросов, от гомосексуализма до болезненной одержимости творчеством, что фильм немедленно получает мировое признание, а проверка временем покажет, что вневременные художественные достоинства фильма выведут его в общепризнанные шедевры китайского кинематографа. Мировой успех фильма настолько воодушевляет Чэнь Кайгэ, что следом он снимает еще один фильм «Луна-соблазнительница» (1996), слоганом которого в мировом прокате становится фраза «Кино настолько соблазнительное и провокационное, что было запрещено к показу в своей стране». Наконец, в 1998 году он снимает еще один фильм, вписывающий его в анналы мирового кино – «Император и убийца». Душевные метания трех главных героев: правителя-тирана, его возлюбленной и человека, который должен стать его убийцей, изображены настолько ярко и глубоко, что фильм пришелся по душе как любителям масштабных исторических картин, так и ценителям харАктерного кино. А Чэнь Кайгэ стал легендой.
Творческий путь Чжана Имоу в 90-е оказался иным. Он, как и Чэнь Кайгэ, не изменил своему стилю: его герои по-прежнему становились зеркалом своего поколения, а ситуации, в которых он их помещал – мерилом человеческого характера, содержания в нем мелкого и великого. Оттого большая часть его новых произведений, хоть и признавалась на Западе, тем не менее, была менее интересной без исчерпывающего нонконформизма, которым так приглянулось Западу кино «пятого поколения» в 80-е. После драматической ленты «Жить» (1994) и криминальной драмы «Шанхайская триада» (1995) – последняя была принята зрителями весьма холодно – режиссер постепенно начинает уходить в совсем уж камерное кино с той же социальной проблематикой в качестве лейтмотива. В 1999 году он выпускает в свет картину «Ни одного терять нельзя», в которой главные роли исполняют настоящие сельские жители, а перед зрителем разыгрываются маленькие трагедии сельских детей, не имеющих возможности получить даже неполное среднее образование из-за необходимости ехать в город на заработки. Следом, в 2000 году, выходят «Дорога домой» и «Счастье на час», прекрасные фильмы, в Китае, однако, потонувшие в массе других фильмов о быте города и деревни, на Западе – скупо отмеченные по старой памяти. Там к концу 90-х режиссера, прославившегося когда-то «Красным гаоляном», помнили уже далеко не все.
2000-е: Си-джи-ай и Голливуд
Достижения Чэнь Кайгэ в 90-е открыли для него путь в Голливуд, и в 2000-е начал он его весьма ожидаемо: после всех фильмов, откровенно наполненных чувственностью, он взялся снимать эротический триллер. Увы, то, что в контексте «китайской специфики» смотрелось свежо и новаторски, на американской почве зазвучало банально и надуманно. Фильм сразу пошел «дайрект-ту-видео», на чем голливудская карьера Чэнь Кайгэ закончилась, не успев начаться.
Начало 2000-х стало сложным для всякого режиссера, творившего в 80-е и 90-е: экраны захватило коммерческое кино с применением компьютерной графики. Для многих голливудских режиссеров это стало возможностью для прорыва, а для некоторых – тупиковой ветвью развития. Новый китайский удар по Голливуду последовал с неожиданной стороны – его взялся покорять Чжан Имоу, доселе сидевший где-то в уголке камерного кино. Взяв на вооружение необыкновенный успех фильма Энга Ли «Крадущийся тигр, затаившийся дракон», режиссер также совместил новейшие достижения компьютерных технологий в кино и чисто китайский стиль, выработанный многолетним опытом гонконгских кинематографистов. Результатом стал «Герой» (2002), фильм в жанре «уся», взявший весьма внушительную мировую кассу. «Уся» был до 2000-х чисто китайским стилем – сначала книг, а затем кино и сериалов – о странствующих мастерах кун-фу, умеющих бегать по верхушкам деревьев и парить над водоемами. Чжан Имоу сумел пронизать своего «Героя» теми же идеями, что он прежде рассматривал в жанрах камерных драм и лирических комедий. Главным героем стал император Цинь Шихуан, тот самый, про которого чуть раньше снял своего «Императора и убийцу» Чэнь Кайгэ. Однако у Чжана Имоу правитель Цинь, очистившись от шелухи личных переживаний и подростковых комплексов, вырастает в фундаментальную фигуру благородного и по-настоящему величественного правителя, способного мыслить не о власти и могуществе, а о будущем своего народа. Такого Цинь Шихуана фестивальная западная публика, уже увидевшая в нем кровавого тирана и деспота, принять не смогла. Однако прокат взял свое, и Чжан Имоу пережил второе рождение, теперь как режиссер массового кино. Кроме того, состоялся «вывод в люди» его второй музы – Чжан Цзыи, которая благодаря его фильмам стала женским лицом китайского кино на Западе. Следом за «Героем» вышел менее удачный, но не менее красивый «Дом летающих кинжалов» (2004). После небольшой передышки на съемках камерной драмы «Путь в тысячу ли», режиссер снял свое последнее «уся» – «Проклятие золотого цветка» (2006).
Увы, большинство зрителей увидела в чжанимоуском «уся» только «уся» и ничего более. Многочисленные идеи и вопросы режиссера прошли мимо зрителей, увлеченных чрезмерно красивыми сценами. К концу 2000-х Чжан Имоу уже вошел в историю кино, как режиссер-визионер.
После того, как Чжан Имоу нанес удар по Цинь Шихуану, созданному Чэнь Кайгэ, вызов был принят. Чэнь Кайгэ также ступил на тропу си-джи-ай, намереваясь, похоже, повторить успех однокашника. В 2005 году на экраны выходит фильм «Клятва», снятый, однако, не в жанре «уся», уже успешно захваченном Чжан Имоу, а в стиле этакого китайского фэнтэзи, сказки, собранной из обрывков азиатской мифологии. Увы, покорение больших экранов снова потерпело крах: большинство западных зрителей не поняли хитросплетение сюжетов и символов, которыми режиссер наполнил свой фильм, китайским же зрителям, настроенным по-прежнему ортодоксально, он показался слишком прозападным.
К концу 2000-х визионерская карьера Чжана Имоу достигла своего пика: в 2008 году он стал официальным постановщиком церемоний открытия и закрытия Олимпийских Игр в Пекине. Чэнь Кайгэ тем временем вернулся в мир кино о личностях и их судьбах, сняв биографическую драму о легендарном актере Пекинской оперы Мэй Ланьфане. Фильм практически неизвестен за пределами Китая.
2010-е: Возвращение домой
Начало 2010-х примирило «Инь» и «Ян» китайского кино. Сбросив с себя шлейф чистого визионера, Чжан Имоу вернулся в Китай снимать кино для души: его последними на данный момент картинами стали римейк фильма братьев Коэнов «Просто кровь» черная комедия «Женщина, пушка и магазинчик лапши» («Простая история лапши»), любовная мелодрама «Под цветами боярышника» и военная драма об антияпонском сопротивлении «Цветы войны». Чэнь Кайгэ также снял чисто китайскую историю «Жертвоприношение» по мотивам пьесы «Сирота из семьи Чжао», мало известной за пределами Китая.
Каким это десятилетие станет для двух самых выдающихся китайских режиссеров, покажет время. А сейчас, на рубеже, когда один только сменил седьмой десяток, а второй готовится это сделать, пожелаем им удачи и вдохновения, поскольку мы заинтересованы только в одном: хорошем, интересном и вечном кино.
Все будет так, как должно быть, даже если будет иначе