Сильвен Шоме без особых усилий прорвался на киносцену вообще и анимационную в частности, когда взял красивейшую ретро-стилистику, бессловесность, эксцентричный юмор, одну энергичную бабушку и море гипертрофированных второстепенных персонажей, всё это соединил и назвал "Трио из Бельвилля". В ответ он получил любовь зрителей и критиков, номинацию на "Оскар" и собственную студию в Эдинбурге, однако должно было пройти семь лет, пока он выпустил свою вторую полнометражную работу. И она, в свою очередь, оказалась совсем не тем, чего многие имели все основания ждать.
Формально, все знакомые элементы на месте - любовно прорисованные большие города, гуттаперчевые герои на втором плане, прекрасный чисто визуальный юмор, никаких слов (ну, почти никаких), и они здесь точно также не нужны. Всё то же, с одним лишь разительным отличием - это гораздо, гораздо более взрослое кино. Со всеми вытекающими.
Стареющий одинокий иллюзионист путешествует из городов в поселки, из поселков в города, но выступает каждый раз перед пустыми залами, ведь рок-музыканты стали нашим новым всем, и никто уже не верит в магию. Или не интересуется ей. Огни мюзик-холлов гаснут, время идет своим чередом, искусство уходит, заменяясь бессмысленным позёрством, и вместе с ним уходит иллюзионист. Но он ещё встретит кое-кого, готового поверить в его волшебство. И так начнется эта история - если это можно назвать историей.
Шоме не нужен сюжет, не нужны слова, ему не нужны даже персонажи. Если в "Трио из Бельвилля" одномерность всех героев была сопоставима с простотой истории, то такому драматичному фильму, как "Иллюзионист", казалось бы, без богато прорисованных, в прямом и переносном смысле, людей в кадре не обойтись. Но нет - иллюзионист обладает походкой и манерами Жака Тати, но почти не имеет ясно видимого характера, а живая и обаятельная девочка взрослеет себе, взрослеет, и вместе с детством уходят её живость и обаяние. Фокус Шоме - в том, что это, на самом деле, не имеет значения. А ещё - в том, что он снял фильм об исчезновении из наших жизней волшебства, и снабдил его всем волшебством, которое только может быть у фильма.
Режиссер рисует элегию, тихое любовное письмо давно ушедшей эпохе, и обозначенным, но не проработанным характерам достаточно помогать ему в этом, вместо того, чтобы занимать центральное место на сцене. Возрождая на экране мир Парижа, Лондона, Эдинбурга конца пятидесятых, Шоме достигает поистине бесконечной внешней и внутренней красоты, которую не опишут тысячи слов, потому что её стоит увидеть и хотя бы частично прочувствовать. Каждый кадр, каждая сцена, весь фильм пронизаны такой невероятной меланхолией, которая - не просто в огнях больших городов, вечернем лондонском ливне, теплом сельском трактире, виде из окна проезжающего через поля поезда, малейших деталях в чертах окружающих людей. Эта меланхолия и тихая, всепроникающая грусть - главное ощущение от самой жизни, от неумолимого времени, которое уходит, будто ковёр из-под ног, и либо не оставляет тебе места в этом мире, либо заставляет повзрослеть и найти другое. А порой это одно и то же.
Forget it Jake, it's Chinatown.